Сказ про то, как кот Вувусий жентельменом стать вознамерился и прислужника себе заимел

 - Жил да был на свете великий котофей Вувусий: волос золотой, ус вострый, умом и телом преогромен. И взял он себе в терем высокий в кормильцы папку-большого да мамку-маленьку, чтобы те ему щи варили да шашлыки разнообразны. Бывало запускал в дом дочерей их Наську да Маньку – для веселости и расчесывания шерсти. Но вообще держал всех в строгости и лишнего никому не дозволял…

Так сказывал хитрый кот Вувуська сам про себя всякому, а на деле все иначе было. Дом не его, а папки да мамки, и те делали в дому, что хотели, а кота хоть и баловали, любя, да прав ему много не давали, ибо и без того нагл был кот Вувусий.
А назвали его так в честь одного аглицкого жентельмена. Уж больно эта легенда Вувуське нравилась, и любил он разглагольствовать по этому поводу:
- Я потомственный лорд, меня тепереча «сэром» обзывайте, да подайте мне трость с букенбардами, да манишку (что б оно не значило), да дворецкого в придачу. То бишь, прислужника. Портки мои чистить будет, корм насыпать да мух отгонять.
- У тебя ж нет портков, Вувусий.
- А я заведу!
- Как, говоришь, называть тебя? Сыром?
- Сэром! Темнота! Бескультурие.
 
- Батя, слышь че, - дергает Вуська папку за края халата. – Я лорд али не лорд?
- Обормот ты! Зараза рыжая, - грубит папка в ответ.
Вувусий лапой на него махнул, ушел прочь от папки:
- Ну тебя. Всё тот бутерброд колбасный забыть мне не может. Третьи сутки уж пошли, я с той поры с три короба делов натворил, ты просто еще не в курсе.
К мамке тогда подался. Сначала цапнул, как водится, слегонца за локоток – не до крови, а так, в воспитательных мерах, а после вопрошал:
- Маманя! Я ж у вас из этих, из высокородных особ, притом из иностранных. Мне особый пансион полагается. А у меня из личного имущества один лоток вонючий да железна миска с сухарями.
- Это сбалансированное питание! – возмутилась мамка, потирая укушенный локоток.
- Болюче кусанул никак? – забеспокоился Вувусий, что теперь, из-за неосмотрительности своей и власти срамных инстинктов, и от мамки не дождется благостей. – Прости что ли, не рассчитал. Хошь, залижу рану-то? Хы-тьфу!
 - Он еще и плюется! Кыш! – не обрадовалась мамка.
- Ишь ты, кыш ты! Это так-то вы с лордом обращаетесь! – надул губу Вувуська. – Пойду от вас на все четыре стороны… в дальню комнату. Все одно по дивану, как масло по бутерброду, размазались, не протолкнуться. Лежат, аки гиппотамы, семечки лущат да кота стращат, почести мне оказывать не желают. А еще родители!
Отправился Вувусий прямиком к компьютеру – аппарат такой волшебный, хитро устройство техническо:  сигнал в ём прямо через космос идет, насквозь. Стал Вувуська Маньке-младшой по видеозвонку звонить.
- Манька, здрава будь, сестрица родная. Это я, любимый твой кот Вувусий. А помнишь ли, как мы встретились? Какой я ангельчик был и как ты меня на ручки взяла? А потом в дом принесла, все рассказала-показала, приласкала. Привык я к тебе, а ты взяла да и укатила вдруг в чужие края. Живи, сказала, как знаешь, кот любезный, мне до тебя более дела нет, у меня теперь други дела, посурьезней. И с тех пор я исхудал да побледнел…
Обыкновенно эта история работала конкретно в Манькином направлении: та рыдать принималась, прощения просить, чуть ли не на колени бухалась перед экраном.
- Ой прости меня, Вувусенька-маленький! Стыдно мне, в груди жжеть, страдаю и терзаюсь душой.
Ну а Вувусий, вампир энергетический, сим концертом наслаждался и пользовался Манькиным чувством вины: просил посылку ему прислать с рыбками на палочках да сметаной самой густой. И в этот раз у него опять расчет был: сперва на жалость надавить, а потом затребовать себе прислужника. Однако ж не срослось. Настроение, видать, у Маньки было не про Вувуськину честь.
- А ну, молчок, котофей! – прикрикнула Манька. – Опять песню свою запел. Исхудал он, как же. И где ж худоба твоя? Под мясцом да шерстью лоснящейся прячется? Надоел ты мне хуже кофию с молоком. Иди-ка прочь, и без твоих своих проблем вдоволь. Кто бы мне прислужника нашел. Ты что ль?
- Я-то? Так я ж чего… - заикается Вувусий. – Гляди, Мань. У меня слеза текет.
- Вот и поплачь, может образумишься.
И отключила волшебный аппарат. Так Вувусий и остался сидеть, вылупившись в экран, рот разинув и позорну слезу по усу пустив. До чего ж обидно ему вдруг сделалось! Сразу гадость захотелось каку-нибудь выкинуть. А поскольку чего-чего, а это ему удавалось на славу, метким глазом сразу приметил: разложили родители на кровати платье да бруки, чтоб погладить да назавтра в театр идтить. Вот и погладил их Вувусий всеми своими шерстяными телесами. Навалялся вдоволь и пошел укрытие искать, чтоб залечь на дно до лучших времен.
 
Еще пару деньков поминали коту папка с мамкой платье с бруками, а как поспокойнее стало в дому, Вувуська заново свою печаль вспомнил:
- На отчаянные меры что ли пойтить? – думал он про себя, жуя украденный кусок сыру. – Хуже уж жизнь моя распроклятая не станет… Ох! – добавил, вздохнув тяжело. – И чего такое они в молочну продукцию стали класть? Поперек горла встает и в пузе не так как-то укладыватся. Что написано-то тут? Сыр с плесенью. Огогошеньки! Вон оно что – порченное. Тогда понятно.
Взял и выбросил потихоньку надкушенный сыр в форточку. Все равно в таком виде он никому не надобен.  
Пометался Вувуська, как тигра в клетке, и наконец решился: скрал у мамки телефонный аппарат и позвонил Наське-старшой. А раньше позвонить боялся, потому что у них с Наськой с какой-то поры вражда началась. Дело, значит, так было (сейчас пойдет лирическо отступление в прошлое – флешбек еще называтся)...
Укатили прошлым летом папка с мамкой на курорт на неделю, и пришлось Наське на эту самую неделю к коту переехать, чтоб кормить его, а то еще не дай бог отощает или от скуки помреть. И оказалось, что приглядывать за Вуськой ох как непросто: в пять утра он уже ворчать начинает, что ему первый завтрак полагается, а в десять – уже второй. Затем у него туалетны процедуры следуют, тут уж без подробностей, но Наське доставалось по полной программе. А после у Вувусия игривость просыпалась и хотелось ему всяких веселий: ковровые дорожки в кучу собирать, все, что под лапу попадется, по полу гонять, ноги царапать, песни кошачьи орать и прочее. Настасью к такому в филологическом училище не готовили: тама суровой реальности не учат, все только кринолин да душеспасительные беседы. А тут как быт пошел да беспощадна действительность, так Наська и раскисла. Нервов у нее на пару деньков только и хватило, на третий день она уже стала чего-то из бутылочки себе в чай подливать да клясть Вувусия последними словами. Тот уши прижимал, но от привычек своих годами нажитых отступаться не намеревался:
- Нааась, а Нааась… - начинал он потихоньку да полегоньку, - Уж пять на часах, семнадцать нуль-нуль. Мне порция корму в это время обычно полагалась, при папке-то с мамкой. У них все точно было. Они ж тебе план оставили, да? Я видал. Вона, глянь в листе-то, магнитом к холодильнику прикреплен. Аль забыла?
- Ничего я не забыла, животное! Дай мне пять минут покоя!
- Корму насыпь, вот и будет тебе покой. До следующего часа. Я тама еще в лоток дела сделал, поди глянь. Промой как следует, а то ленишься, как я посмотрю. И включи мне первую программу, новости буду глядеть. Может, про папку с мамкой что скажут, как они там на курортах.
- Не скажут про них ничего! Это ж федеральный канал.
- Ну а вдруг они там чего отчебучили федерального масштабу? Они у меня бойкие. Может, пальму украли али еще чего.
- Дай хоть с работы отдохнуть.
- Успеешь. Сперва – дело. Вот гребень мой – на, чеши. Особливо у хвоста, там шерсть всегда скатывается. Ты чеши, а я тебе буду про день свой сказывать. Утром, как ты на работу-то ушла, я спать пошел. Сперва на подушке папкиной, потом – на мамкиной. Ох, скучаю по ним… Потом когти что-то зачесались – поточил: о кресло да по обоям прошелся. И тут смотрю – бежит кто-то! Мышь!
- Хватит заливать-то, откуда тут мыши.
- Да ты слушай дальше. Бежит – я за ней. Хвать! И разорвал на мелки кусочки. Пригляделся, а это не мышь, это колготы твои на пол свалились.
- Мои колготы?! Где?
- Да уж нет их. Новые теперь покупать надо. Деньги-то есть? А то зарплата, поди, у тебя никуда не годится. Ты ж из этих, из высокообразованных, а у вашего брата деньги никогда не водятся.
Так вот они и прожили ту неделю, едва не поубивав друг дружку. Только папка с мамкой в дом вернулись, Наську как ветром сдуло. Сказала только, что ей теперь самой на курорты да на воды лечебны надо бы – нервну систему восстанавливать. И вот с той поры, как придет Наська в гости к родителям, так и начинается промеж ней и котом словесна перепалка: то Наська Вуську высмеиват, то Вуська Наське подлит.  
 
Словом, от отчаянья набрал Вувуська Наськин номер. Но решил вести себя примерно: откашлялся, даже шерстку на макушке пригладил, хотя и не видать его было в телефонной трубке-то, и заговорил степенно:
- Ну, здравствуй что ли, Настасья Батьковна. Низкий поклон от нашего дома вашему. Узнала ли, кто звонит? Позабыла поди уже родимую сторонушку, престарелых родителей да котофея их премудрого да придоброго. Так вот, я напомнить решил. Рада что ли?
- Ох и брехун. Говори сразу, чего надо. Еды не проси – и без того жирен.
- Не о пропитании забочусь, не о телесах. По душевной склонности посылаю тебе сей сигнал напрямик через космические глубины. Уважаю тебя, сама знаешь, дозволяю порою творить с собой всячески безобразия: на задни лапы меня подымать, балалайку держать, будто бы я в народном ансамбле играю. В другой раз на колени меня сажашь и трясешь, приговаривая: «в-ямку-бух-провалился-винни-пух», а я терплю до поры до времени, когти сразу никогда не выпускаю. А недавно и вовсе фортель выкинула (пьяна что ль была, не знаю): усадила мне на спину цельного медведя.
- Так игрушечного ж!
- И что ж? Нормальны-то люди так разве поступают? Но ты ж семья, вот и терпим чудачества твои.
- Говори уже, чего надо тебе.
- То, что мое по праву рождения и высокородного звания «сэр».
- Это ты-то сэр? – ерничает Наська. – Если ты сэр, то я Анжолина Жоли.
- Может и ты эта самая Жолина, кто его знает, но я-то точно жентельмен, самый взаправдашний. Требо мне прислужника – дворецкого, как его кличут.
- Чтоб дворецкого иметь, надобно во дворцах проживать.
- Енто следующий этап, все по порядку, - спокойно ответствовал Вувусий на Наськину иронию.
Не надеялся, по чести сказать, кот на успех своего предприятия, однако,  помолчав в полминуты, Наська отвечала:
- Лады. Будет тебе прислужник.
- И трость с букенбардами! – крикнул вдогонку кот, не веря своему счастью.
- Все будет, - сказала Наська и отключила телефонный аппарат.
Вувуська после этого разговору так телом и духом воспрял, что аж затанцевал на кошачий манер, горшки цветочны посшибал, скатерть со стола сгреб, так что родители перепужались, подумали, что с ним како кошачье бешенство приключилось, и подмешали ему в корм специальны пилюли, апосля которых Вуська еще более одурел. Вот лежит он на диване и ореть, как сумасшедший:
- Жентельмен я, жентельмееен!
В голове у него всякая ерунда вертится: как он в карете разъезжает, на красных подушках сидючи, а то он как бы возрос до небес и пол-земли пятой попирает. И откуда только в животном этакая спесь!
  И вот пришла Наська. Глаз хитручий, чего-то в коробке у нее в руках шевелится.
- Эт мое! Мое! – ореть Вувуська.
- Цыц! – прикрикнул папка.
- Ой да. Ты мне вообще теперь станешь не нужон. Я теперь так заживу, как ты и в лучшие годы не жил. Велю прислужнику своему тебя на диван не пущать, будешь вона, на коврике, теперь располагаться.
- Ох, Вуська. Не много ли слов попусту роняшь? Кабы потом обратно подбирать не пришлось, - сказала Наська, и поставила коробку на пол. А из короба выползла на свет божий мелка така сабоченка, гораздо мельче Вувусия.
- Эта че ли прислужник мой?! – подивился Вувусий. – А где ж сила его богатырска? Как он будет меня с дивану до лотка и обратно таскать?
- А сила моя в уме! – ответствовал пес. – Служить я буду всему вашему семейству верой и правдой.
- Как тебя звать-то, постреленыш? – спросил папка.
- А звать меня, батюшка, Живсом, между прочим.
- Бойкий какой! Помощник, - обрадовалась мамка.
- А я-то? – тот час возмутился Вуська.
- С тебя-то, как с козла молока: ни пользы, ни ласки. Только гадости делать и умеешь.
- Пап, мам, эта животина шибко умная: все знает, во всем вам помогать станет, - объяснила Наська. – И с котом вашим невоспитанным подсобит. А то мне-то хорошо известно, как он все соки выжимать умеет.  
- Ты мне слугу обещала, а это что такое! – встрял Вувуська. – Забирай обратно своего таракана.
- Сэр Вувусий, позвольте преподнести вам в подарок, в честь нашего знакомства, вот эту трость, - галантно промолвил Живс и вручил коту изящно изогнутую палочку.  
Тут Вувуська язык прикусил, ибо сбылись его грешны фантазии.
- Лааадно, пусть остается пока что. На испытательном сроке.
И вот начали жить вчетвером.
Живс оказался пёсием смекалистым, начитанным, деловым – в семье к такому персонажу не привыкли. Вот кофий несет мамке на подносе – а та аж краснеет от такого обхождения.
- Я, матушка, крендельков напек со смаком. Желаете сейчас к кофию али после ужина?
- Жжжелаю… сейчас… али после… - волнуясь, отвечает мамка. Больно скромна она всегда была, не привыкла к жентельменству.
- Ах, мистер Живс! Как же вы обходительны. Вуська-то наш сроду так себя не вел, все только царапил да кусал.
- На родных хозяев лапу подымал?! – дивился Живс. – Сие недозволительно.
- Я же так, из невинного озорства, - оправдывался Вувуська. – Для гармонизации семейных отношений и личностного росту.
- Начитался статусов, окаянный! – дерзил папка. – Лучше книжку почитай. Вон, мистер Живс, всегда вечерами под лампой книжки читает. Отсюда и образованность, и культурность, и все на свете.   
- А ты-то сам-то, - ответствовал папке Вуська, - много ли книжек прочел?
- Позвольте предложить вам, сэр, - обращается Живс к папке, - познавательну литературу по всемирному искусству.
- Дык футбол же вроде сегодня… - чешет затылок папка.
- Футбол и в записи потом посмотреть можно. Футбол не убежит. Образование превыше всего.
Папка – молчок: вроде как и не поспоришь.
- Сэр Вустер!
- Дада, эт я, - отзывается Вуська на «сэра», растекаясь в сладкой улыбке.
- Извольте примерить наряды по последнему модному писку подобранные. Жентельмену не пристало без портков хаживать.
Стал Вувувий натягивать на свои изрядны пропорции пинжаки да рубашки, да туфли лакированы. Ох и неудобно!
- Тесно мне, душно мне, - сразу застонал котофей. – А твоя шляпа с башки скатыватся.
- Это котелок, сэр!
- Да хоть кастрюля! Не надену я енту страсть. Да и не к лицу мне. Я свободолюбивое создание. 
- Чтобы жентельменом называться, надобно соблюдать режимы да модным тенденциям следовать.
- Учить он меня будет! Я и так модник. А вообще меня больше за душевны качества ценят, ибо есть во мне и обаяние приятственное и чертовщинка.  
Тут заметил Вуська, что корму ему стали меньше да реже насыпать, он и возмутился сразу. А мамка ему в ответ:
- Мистер Живс велел нам расходы наши пересмотреть и экономию разработать.
- И чего он всюду суется! Еще и выгуливать его надо дважды в день. Я-то, мам, не такой капризный.
- Сами мы теперь солянку без мяса едим, - вздохнул папка печально. – Ибо легкость пищеварения – секрет здоровья. Так мистер Живс говорит.
- Бать! Ну вот скажи ты мне, какого лешего нам сдался этакий образ жизни? – подливал масла в огонь котофей. – Я вот хотел жентельменом быть, да понял – не жентельмен я. Мне все эти образования и диеты ни к чему. Мы ж с тобой, батя, простые русские мужики, нам щи и солянки со смясом нужны, а не вот это всё постное да капустное. Ты глянь на эту Живсину. Хочешь таким же стать? Мелкий и противный, аки прыщ. А мы с тобой другой породы, мы крупны в кости да широки в плечах. А ты, мамка, только краснеешь да мечешься, когда он тебе ручки лезет целовать. Потому как не по-нашему это. По-нашему будет, чтоб батя ущипнул тебя за бок и сказал эдак ласково: а ну, баба, иди-ка к печи! Вот это я понимаю.
Родители в ответ хоть и помалкивали, но в душе были уж согласны с котом: больно непривычны правила завел в доме мистер Живс.  
 
И вот собрали семейный совет. Первым слово взял Вувуська, конечно: он жеж пуп земли:
- Нааськааа! Слышь чего. Давай нам како друго животное. Это не подходит. Неси попугая что ли али хомяка. От них сору меньше и претензии. Да и употребить можно в голодный год.
- Хотел прислужника? Хотел, чтоб «сэром» называли? Вот и прикуси язык свой длинный. 
- Нась, а может ты, правда, это, заберешь его, да к кому другому снесешь? – потупившись, сказал папка.
- И ты туда же! С чего это вдруг?
- Да раздражат он меня. Больно умный. В шахматы даже обыгрывает. Где это видано, чтобы домашняя скотина хозяина в шахматы обыгрывала!
- Да тебя обыграть – дело нехитрое.
- А ну цыц! С утра до ночи про книжки нам поет, телевизор смотреть не велит, все саморазвитием и здоровым питанием потчует. У мамки от него голова болит и нервное расстройство приключается.
- Вот семейство! – всплеснула руками Наська. – Ну что, Вустер, опять твоя взяла.
- Да что ты, сестренка. Я уж привык к нему, к оглоеду. Мы с ним, как родны братья. Однако ж душевно состояние родителей лично мне дороже.
- Пойдем, Живс. Я тебя в другое семейство снесу. Там твой характер и таланты оценят, как положено. Там все сплошь сыроеды и прогрессивных восточных вероисповеданий люди.
Живс покойно и с присущим ему достоинством принял весть:
- Благодарю сей дом за приют и радость общения, позвольте ручку лизнуть…
- Ой, изыди! – буркнула мамка, а Вуська тут как тут: под руку к ней подоспел, ласкается, мурчание включает и прочие привлекательные свои стороны показыват.
Тут така картина случилась, что умилиться только и на фотокарточке запечатлеть: обнялись папка с мамкой да с Вувуськой крепко да дружно. И так радостно было глядеть на них, что и вспоминать не хотелось про то, что Вувуська минут тому тридцать назад слопал всю мамкину настурцию с гортензией в придачу. Но про то еще мамке неизвестно, а потому и мы умолчим до поры до времени.